Неточные совпадения
Потом мало-помалу место живого горя заступило немое равнодушие. Илья Ильич по
целым часам смотрел, как падал снег и наносил сугробы на дворе и на улице, как
покрыл дрова, курятники, конуру, садик, гряды огорода, как из столбов забора образовались пирамиды, как все умерло и окуталось в саван.
С последними словами Ляховская, как сумасшедшая, обхватила своими белоснежными, чудными руками шею Лоскутова и
покрыла безумными
поцелуями его лицо.
Глухонемая бросилась к девушке и принялась ее душить в своих могучих объятиях,
покрывая безумными
поцелуями и слезами ее лицо, шею, руки.
Ляховский с каким-то детским всхлипыванием припал своим лицом к руке доктора и в порыве признательности
покрыл ее
поцелуями; из его глаз слезы так и сыпались, но это были счастливые слезы.
В саду было множество ворон; гнезда их
покрывали макушки деревьев, они кружились около них и каркали; иногда, особенно к вечеру, они вспархивали
целыми сотнями, шумя и поднимая других; иногда одна какая-нибудь перелетит наскоро с дерева на дерево, и все затихнет…
Он схватил его руку,
покрыл ее
поцелуями и, рыдая, ушел вон.
В девичью вошел высокий и худой мужчина лет тридцати, до такой степени бледный, что, казалось, ему
целый месяц каждый день сряду кровь пускали. Одет он был в черный демикотоновый балахон, спускавшийся ниже колен и напоминавший
покроем поповский подрясник; на ногах были туфли на босу ногу.
Появилась даже в столичных газетах длинная корреспонденция о деле Полуянова, причем неизвестный корреспондент намекал, что это дело служит только к
целому ряду других, которые Полуянов
покрывал «из благодарности».
С ним хорошо было молчать — сидеть у окна, тесно прижавшись к нему, и молчать
целый час, глядя, как в красном вечернем небе вокруг золотых луковиц Успенского храма вьются-мечутся черные галки, взмывают высоко вверх, падают вниз и, вдруг
покрыв угасающее небо черною сетью, исчезают куда-то, оставив за собою пустоту.
Он прижал руку матери к губам и
покрыл ее
поцелуями. На его глазах стояли слезы. Он долго плакал, и это его облегчило.
Не дивлюсь, что древний треух на Виргилия надет ломоносовским
покроем; но желал бы я, чтобы Омир между нами не в ямбах явился, но в стихах, подобных его, — ексаметрах, — и Костров, хотя не стихотворец, а переводчик, сделал бы эпоху в нашем стихосложении, ускорив шествие самой поэзии
целым поколением.
— Довольно, Лебедев, довольно, довольно, — начал было князь, но
целый взрыв негодования
покрыл его слова.
Тихо, без всякого движения сидела на постели монахиня, устремив полные благоговейных слез глаза на озаренное лампадой распятие, молча смотрели на нее девушки. Всенощная кончилась, под окном послышались шаги и голос игуменьи, возвращавшейся с матерью Манефой. Сестра Феоктиста быстро встала, надела свою шапку с
покрывалом и,
поцеловав обеих девиц, быстро скользнула за двери игуменьиной кельи.
Несмотря на то, что я ощущал сильнейшую боль в ухе, я не плакал, а испытывал приятное моральное чувство. Только что папа выпустил мое ухо, я схватил его руку и со слезами принялся
покрывать ее
поцелуями.
Мне было неловко видеть ее печаль при свидании с нами; я сознавал, что мы сами по себе ничто в ее глазах, что мы ей дороги только как воспоминание, я чувствовал, что в каждом
поцелуе, которыми она
покрывала мои щеки, выражалась одна мысль: ее нет, она умерла, я не увижу ее больше!
— Вот как, а! — отвечал ему на это полковник. — Ах, миленький мой! Ах, чудо мое! Ах, птенчик мой! — продолжал вскрикивать старик и, схватив голову сына, стал
покрывать ее
поцелуями.
Он рыдал как дитя, как женщина. Рыдания теснили грудь его, как будто хотели ее разорвать. Грозный старик в одну минуту стал слабее ребенка. О, теперь уж он не мог проклинать; он уже не стыдился никого из нас и, в судорожном порыве любви, опять
покрывал, при нас, бесчисленными
поцелуями портрет, который за минуту назад топтал ногами. Казалось, вся нежность, вся любовь его к дочери, так долго в нем сдержанная, стремилась теперь вырваться наружу с неудержимою силою и силою порыва разбивала все существо его.
Он в восторге
покрывал ее руки
поцелуями, жадно смотрел на нее своими прекрасными глазами, как будто не мог наглядеться. Я взглянул на Наташу и по лицу ее угадал, что у нас были одни мысли: он был вполне невинен. Да и когда, как этот невинныймог бы сделаться виноватым? Яркий румянец прилил вдруг к бледным щекам Наташи, точно вся кровь, собравшаяся в ее сердце, отхлынула вдруг в голову. Глаза ее засверкали, и она гордо взглянула на князя.
Ее грудь дышала возле моей, ее руки прикасались моей головы, и вдруг — что сталось со мной тогда! — ее мягкие, свежие губы начали
покрывать все мое лицо
поцелуями… они коснулись моих губ… Но тут Зинаида, вероятно, догадалась, по выражению моего лица, что я уже пришел в себя, хотя я все глаз не раскрывал, — и, быстро приподнявшись, промолвила...
Ночь
покрывает и этого магната-заводчика, для которого существует пятьдесят тысяч населения, полмиллиона десятин богатейшей в свете земли,
целый заводский округ, покровительственная система, генерал Блинов, во сне грезящий политико-экономическими теориями, корреспондент Перекрестов, имеющий изучить в две недели русское горное дело, и десяток тех цепких рук, которые готовы вырвать живым мясом из магната Лаптева свою долю.
Помнил ли я ее? О да, я помнил ее! Я помнил, как, бывало, просыпаясь ночью, я искал в темноте ее нежные руки и крепко прижимался к ним,
покрывая их
поцелуями. Я помнил ее, когда она сидела больная перед открытым окном и грустно оглядывала чудную весеннюю картину, прощаясь с нею в последний год своей жизни.
Я допустил в себе постыдную мелочность с тростями, о которых выше писал, и
целая прошедшая жизнь моя опрокинулась как решето и
покрыла меня.
Саша склонился над ее рукою и стал быстро
целовать ее; ровно
покрывал руку
поцелуями и звучно чмокал широко раскрываемыми губами, и ему было приятно, что так много можно нацеловать. Людмила внимательно считала
поцелуи. Насчитала десять и сказала...
Сердце мое переполнилось жалостью. Я приник губами к Олесиной руке, неподвижно лежавшей на одеяле, и стал
покрывать ее долгими, тихими
поцелуями. Я и раньше
целовал иногда ее руки, но она всегда отнимала их у меня с торопливым, застенчивым испугом. Теперь же она не противилась этой ласке и другой, свободной рукой тихо гладила меня по волосам.
Я отворил дверь и пригласил «синего» жандарма войти, — это был Пепко в синем сербском мундире. Со страху Федосья видела только один синий цвет, а не разобрала, что Пепко был не в мундире русского
покроя, а в сербской куцой курточке. Можно себе представить ее удивление, когда жандарм бросился ко мне на шею и принялся горячо
целовать, а потом проделал то же самое с ней.
День промелькнул незаметно, а там загорелись разноцветные фонарики, и таинственная мгла
покрыла «Розу». Гремел хор, пьяный Спирька плясал вприсядку с Мелюдэ,
целовал Гамма и вообще развернулся по-купечески. Пьяный Гришук спал в саду. Бодрствовал один Фрей, попрежнему пил и попрежнему сосал свою трубочку. Была уже полночь, когда Спирька бросил на пол хору двадцать пять рублей, обругал ни за что Гамма и заявил, что хочет дышать воздухом.
— Никогда! никогда! — прошептал Юрий,
покрывая пламенными
поцелуями ее трепещущую руку.
Больная молча смотрела на Рославлева; взоры ее понемногу оживлялись; вдруг они заблистали, легкой румянец пробежал по бледным щекам ее; она схватила руку Рославлева и
покрыла ее
поцелуями.
Зина торопилась кончить тяжелую сцену. Она молча протянула князю свою прекрасную руку и даже заставила себя улыбнуться. Князь с благоговением принял эту ручку и
покрыл ее
поцелуями.
Как пери спящая мила,
Она в гробу своем лежала,
Белей и чище
покрывалаБыл томный цвет ее чела.
Навек опущены ресницы…
Но кто б, о небо! не сказал,
Что взор под ними лишь дремал
И, чудный, только ожидал
Иль
поцелуя иль денницы?
Но бесполезно луч дневной
Скользил по ним струей златой,
Напрасно их в немой печали
Уста родные
целовали…
Нет! смерти вечную печать
Ничто не в силах уж сорвать!
Ушел, глупец. Счастливого пути!
И все они такого же
покроя!
Он так привык все слушаться начальства,
Что размышлять совсем уже отвык.
Играть таким отродием нетрудно,
Лишь стоит подменить начальство. Право,
Как вспомню я, что
целый род людской
Привычке служит, под привычкой гнется,
То стыд берет, на эту сволочь глядя,
Что к ней и я принадлежу!
Он шатался. Верховный жрец осторожно поддержал его, обвив рукой за спину, подвел его к изображению Изиды и бережно накрыл его черным
покрывалом и оставил так на несколько мгновений, чтобы он втайне, невидимо для других, мог запечатлеть на устах оплодотворенной богини свой
поцелуй.
Сколько раз я перечитывала каждую строку, сколько раз
покрыла его
поцелуями!
Под ногами у него хрустели беспрестанно сухие сучья, которые
покрывали землю
целым пластом.
Все шло как нельзя лучше для студента: старушка его полюбила, маленькая брюнетка час от часу к нему привыкала, и вот в один вечер Эльчанинов, оставшись наедине с Верочкой (так звали брюнетку), долго и высокопарно толковал ей о любви, а потом, как бы невольно схвативши ее пухленькую ручку,
покрыл ее страстными
поцелуями.
— Ну, вот вам еще одно место: «Сегодня ночью я видел сон; я видел, будто она явилась ко мне и подала мне свою лилейную ручку; я схватил эту ручку,
покрыл миллионами пламенных
поцелуев и вдруг проснулся. О! Если бы, — сказал я сам с собою, — я вместе с Грибоедовым мог произнести: сон в руку! Я проснулся с растерзанным сердцем и написал стихи. Вот они...
Влево тянулось пространное болото; камыш, кочки и черные кустарники
покрывали его на всем протяжении; по временам
целые вереницы диких уток с криком поднимались из густой травы и носились над водою.
Целые стаи больших лодок, нагруженных разным мелким товаром, пользуясь водопольем, приходят с Волги через озеро Кабан и буквально
покрывают Булак. Казанские жители всегда с нетерпением ожидают этого времени как единственной своей ярмарки, и весть: «Лодки пришли» мгновенно оживляет весь город. [Эта весенняя ярмарка продолжается и теперь, даже в больших размерах, как мне сказывали; вся же местность торга на водах и берегах Булака получила общее название «Биржи».]
Затолклись, захлопали, застучали другие голоса — точно развязал кто-то мешок с живыми звонкими голосами, и они попадали оттуда на землю, по одному, по два,
целой кучей. Это говорили ученики. И,
покрывая их всех, стукаясь о деревья, о стены, падая на самого себя, загремел решительный и властный голос Петра — он клялся, что никогда не оставит учителя своего.
— Да нет… не стоит про то говорить… Так, одни пустые мысли… с ветру, — молвила Дуня и, припав к лицу Аграфены Петровны,
поцелуями покрыла его. — Зачем это давеча Фленушка про меня помянула?.. — тихо прошептала она.
Он приблизился к телу Мафальды, лежащему на кровати, — еще не был сделан гроб для покойницы, — и лег рядом с нею под ее
покрывалом. И мертвая, разомкнула для него Мафальда свои холодные руки и обняла его крепко и до утра отвечала его
поцелуям холодными и отрадными, как утешающая смерть, и отвечала его ласкам ласками темными и глубокими, как смерть, вечная, как вечная узорешительница смерть.
Когда взошло солнце и знойными лучами пронизало сумрак тихого покоя, в этот страшный и томный, в этот рассветный час в объятиях обнаженной и мертвой Мафальды, царицы
поцелуев, под ее красным
покрывалом умер молодой воин. Разъединяя свои объятия, в последний раз улыбнулась ему прекрасная Мафальда.
Хвалынцев восторженно схватил ее руки и стал
покрывать их бесчисленными благодарными и влюбленными
поцелуями.
— Aut Caesar, aut nihil — шептал он,
покрывая восторженными
поцелуями ее бледные, артистически созданные руки.
Вспрыгнула от радости Дуня, схватила отцовскую руку и
покрыла ее горячими
поцелуями.
Град исступленных
поцелуев покрывал ее лицо, руки и плечи, ее мокрые волосы, ее посиневшие губы…
Босая, дрожа всем телом, Наташа получасом позднее впереди Дуни на цыпочках пробирается в дортуар… На голове ее тоже белая косынка, которую носят
целые сутки после бани воспитанницы. И байковый платок
покрывает плечи… Все как прежде.
Я бы, кажется, слезами и
поцелуями покрыла ее ноги, руки, подол ее платья!
— Никогда… Никогда… не буду больше… Вы увидите… Я исправлюсь… я другая буду… Спасибо вам! Спасибо Катерине Ивановне… Милая, родненькая тетя Леля. Золотенькая! Ангелочек! Век… не забуду, век! — И прежде чем кто-либо успел удержать ее, Васса скользнула на пол к ногам горбуньи и, обвив руками ее колени,
покрыла их градом исступленных
поцелуев и слез…
— Тетя Маро! Тетя Маро! — неистово залепетала она,
покрывая слезами и
поцелуями пухлые щеки обнимавшей ее с не меньшей радостью гостьи.